Фестиваль начался для нас задолго до его официального открытия – 28 июля 1973 года. О том, что именно наш ансамбль едет в ГДР, на 10-й Всемирный фестиваль молодёжи и студентов и будет там представлять СССР, мы узнали в марте. Состоялось специальное заседание Пленума ЦК ЛКСМ Казахстана, где в числе других соискателей, была озвучена и наша кандидатура. Радость и тяготы предстоящей работы смешались в единый конгломерат. Прежде всего — репертуар. Тот, который мы исполняем на концертах,не годился. Он рассчитан на нашего зрителя — в больших и малых городах, колхозах и отгонах. Но фестиваль … Срочно включили в него две-три немецкие песни, итальянскую песню «Бэла, чао!», на русском языке — «Подмосковные вечера», «Катюша» — словом, полный набор «обязательной программы и домашних заготовок». Репетиции заняли почти два месяца. Пока выучили все тексты, отработали произношение. Английский или немецкий языки как-то сразу легли на музыку. Но вот с французским прононсом пришлось повозиться! Как и в казахском языке в нём много гортанных и носовых звуков. Вот с ними-то и произошли заковырка! Не звучат как надо! Но, в конце концов — одолели. Мы давно заметили, чем больше прогонов на публике, опробования его на зрителе, тем быстрее результат. Принимают слушатели — оставляем в репертуаре, нет — долой!
В начале июля ЦК-комсомольцы устроили генеральное прослушивание уже готовой программы. Волновались? Не без этого, конечно. К сцене, к предстоящему действу нельзя привыкнуть. Обязательно за два-три дня до выступления начинаешь «дре6езжать». На «площадку» собираемся заранее, часа за два, чтобы опробовать звук, выверить микрофоны, свыкнуться со сценой, настроиться на концерт. Кстати, меня часто просят переписать слова той или иной песни, мною написанных и исполняемых. До концерта или сразу после окончания честное слово, я слов не помню. Не знаю и всё! Но вот, из-за закрытого пока занавеса слышен шум усаживающегося зрителя, переговоры, смех. Вот раздаются приглушенные аплодисменты самых нетерпеливых, звучат первые аккорды и занавес, словно огромная птица, взмахнув крылами, разлетается в стороны – все: слова песен, тексты сценария и порядок исполнения моментально выстраиваются в ряд. Концерт начался.
Обсуждение фестивальной программы заняло почти два час. Все выступавшие отмечали удачный выбор песен, их оригинальную трактовку и профессиональную подачу. Впоследствии, во время выступлений в Берлине, Галле, Лейпциге мы с удовлетворением отмечали тёплый приём, оказанный нашему коллективу за неповторимость, самобытность и т.д. и т.п. Но это — потом, в немецких газетах. А пока — представьте себе длиннющий состав под завязку набитый песнями, танцами, коллективами, оркестрами. Дорога из Москвы до самого Берлина превратилась в сплошную импровизированную сцену. На каждой станции остановка на 10-15 минут. У каждого вагона — столпотворение. Зажигательные кавказские ритмы, сменяются задушевными украинскими песнями. Тут же звучат узбекские барабаны, рубабы и карнаи, сменяя их отплясывает свой «Жок» кавказский коллектив танцоров. Но самым весёлым и красочным оказался наш вагон — казахстанский. Что незамедлительно было отмечено руководством советской делегации по внутреннему радио. На одной из остановок сам У.Тяжельников, в то время Секретарь ЦК ВЛКСМ, подошёл к нам и поблагодарил за задор и веселье. Каждый концерт на перроне заканчивался или·«Катюшей» или «Подмосковными вечерами». Особенно в городах Польши и ГДР. Так что в центре внимания мы, «Дoc-Mукасан», оказались сразу.
В 16-07 берлинского времени наш пёстрый состав прибыл на станцию Остбаннхоф. На привокзальной площади была выстроена огромная сцена, на которой, сменяя друг друга, веселились все. В ожидании ещё двух составов, мы тоже не сидели, сложа гитары, наоборот, выскочили на сцену и включились в общий кавардак. Немецкие зингер-клубы, что-то среднее между комсомольской ячейкой и менестрелями, заполняли появлявшиеся паузы между выступлениями делегация. Их сменил Гарри Гудман из Канады, похожий на лесоруба здоровяк, в чьих руках гитара смотрелась как деревянная ложка.
Мы, выйдя на помост сцены, начали свою программу с «Песни о мире» на чистейшем немецком языке. (С нами целый месяц текст этой песни штудировала солистка оркестра Радио и телевидения, диктор казахского paдио Мина Вагнер). Тысячеголосый хор тотчас же подхватил знакомый мотив и слова: Это надо видеть! Тысячи рук и сердец, соединённых и сплетённых вместе в едином порыве и твёрдой решимости отстоять Мир и построить Социализм. Вслед за нами — чистейшая экзотика, корякский ансамбль национального танца «Мэнго». И вдруг, совсем неожиданно, под оглушающий рёв толпы, в свете прожекторов на сцене появился Дин Рид. Кто не знает этого красавца, композитора, певца и киноактёра! Каждая его песня сопровождалась такими аплодисментами и криками, что, порой, казалось взлетает, по крайней мере, «Ту-144». Заключая своё выступление, Дин Рид жестами пригласил всех выступающих к микрофонам и запел по-русски «Пусть всегда будет солнце». Я знал текст этой песни на английском языке. Он краем взгляда нашёл меня, поющего, и притянул к своему микрофону. Так и завершали песню стоя рядом — Дин Рид, чей рост составляет почти 2 метра и я, «мэтр с кепкой». Наутро все газеты обошёл этот снимок с того памятного концерта.
Дней через 5~6 мы вновь встретились с Дином на площади Александрплатц или «Алекс», как любовно зовут его сами берлинцы. Окруженный громадной толпой, он раздавал автографы. Я окликнул его, впрочем, нисколько не надеясь быть узнанным. Но он, бросив раздачу подписей, ринулся в мою сторону сквозь толпу. Люди опешили, но с огpoмным интересом слушали нашу беседе. Дин спрашивал — откуда я и что за страна такая «Казахстан». Мечтаю побывать в СССР и заеду к вам, пообещал он. Добавил: «после долгих поисков я живу здесь в ГДР». Я спросил –«Надолго?»- «На всю жизнь» — ответил он. Через несколько лет его земная жизнь закончилась именно тут, в Берлине.
Ровно в 16-46 душным днём 28-го августа, мы триумфально ступили на стадион Вельтфестштадиум. Правда, этому предшествовало многочасовое стояние и передвижение мелкими шажками из центра Берлина к стадиону, где и должно было состояться торжественное открытие Праздника Мира и Солидарности, как ещё называют эти фестивали. Этот – уже второй в истории Германии. Послевоенной Германии. Первый был проведен в 1954 году в только что восстановленной из руин ГДР. Сегодня Берлин выглядит прекрасно. Нас вчера провезли вдоль знаменитой Берлинской стены, разделяющей не только город, страну, нацию, но и весь мир на два антагонистических лагеря. Зачем все это? Я не знаю …
Каждый день одна и та же еда — сардельки с хреном, типичная немецкая еда. Надоело! Однажды мы с Аскаром, встав пораньше, решили поесть что-нибудь посущественнее … Спустились в ресторан. Подали меню. А там всё написано по-немецки да по-французски … Не понятно. И тут, (о, удача!) глаза прочли: «ТАТАР ЗАЛАД». Ну, конечно же, сразу заказали два. Официант приносит огромные две тарелки, на которых высится горка фарша, два яйца и горочка поменьше — нарезанный лук. Фарш-то — сырой! Я оглядываюсь вокруг в надежде найти газовую плиту или жаровню… Нет. Сидим, маемся. Сидевшая напротив нас пожилая немка с дочкой, видя нашу беспомощность, стала что-то объяснять про «TARTAR SALAD», т.е. адский салат … . Поняли, что надо сделать на вершина фаршевого холма углубление и туда разбить два имеющихся яйца, затем посыпать луком и всё хорошенько перемешать. И кушать. Ну да! Попробуй такое съесть … Придя в номер, застали ребят только что проснувшимися и потому голодными. Перемигнувшись, мы, посоветовали им спуститься в ресторан и откушать «татар салат», который мы только что … Через полчаса они дружно гоняли нас по коридорам отеля.
Фестиваль — это на первый взгляд хаотическое скопление представителей разных племён, народов, стран. На самом деле — все делегации живут по единой программе, разработанной и планомерно проводимой дотошными организаторами-немцами. Правда, неохваченными остаются те, кто приехал сам, вне официальных списков. Так, американская делегация, фактически состояла из двух неравновеликих половин. Те, кого прислали общественные организации типа компартия США, профсоюзы. Также из тех, кто прибыл на свои кровные. Знакомимся. Роберт Фридман, индеец. Один из тех, кто с оружием в руках защищал от федеральных властей печально известную деревушку Вундед-Ни, утопленную в крови. Это в демократических США. Его и филипинку Хуану мы обучили некоторым казахским словам: Салем! — отвечали они нам при встречах.
Встреч было множество! Только в одном Берлине мы дали более 50-ти выступлений! Театр им. М.Горького, Дом дружбы ГДР-СССР, сцена вагоноремонтного завода, Университета им. Гумбольта, площадь Алекзандерплатц — вот неполный перечень. Нас возили по большим и малым заводам и фабрикам, школам и институтам, где обменивались не только творчеством, знаниями и мнениями, но и автографами. Автографы, автографы, факсимиле, рисунки… весь белоснежный костюм одного любителя которых испещрён ими. Реально, Земным шаром в миниатюре стал Берлин в эти фестивальные дни.
Момент, когда многочисленная советская делегация шагнула на зеркало стадиона — самый незабываемьrй и волнующий. Уже сидевшие на трибунах члены остальных делегаций почти 150 стран, подхваченные единым порывом, стоя встречали наш проход. «Soviet Union! Sovet Union! Union de Sovetique! Sovetler Cumhurrieti! Zvyazek Radzeiski! Советский Союз!» — скандировал весь стадион.
Что это было — искреннее уважение к Великой сверхдержаве или страх перед её ядерной мощью? Трепетное благоговение перед грандиозными свершениями советского народа или коварное заискивание? Кто знает. Скорее всего — и то, и другое.
Последний день столь яркого и феерического зрелища был омрачён печальной вестью — умер Первый ceкpeтарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт. Но, согласно его воле, хоронили его уже после отъезда всех молодежных делегаций.
Дорога домой — всегда счастье. Вновь проезжаем реку Буг, разделяющую Запад и Восток. Снова ликующие толпы немцев, поляков, белорусов, украинцев…Мы чувствовали себя почти советскими воинами-освободителями. Теми, кто в далёком 1945 году вот так возвращался с Победой. Следы той войны не только на зелёных холмах, отделяющих Польшу от Германии, в виде расстрелянных и сожженных танков, навечно оставленных ржаветь, но и в душах людей, которые все ЭТО видели, которые всё ЭТО помнят. Пройдёт, наверное, не один десяток лет, может быть не одна сотня, прежде чем поляки и русские, евреи и немцы, все кто кромсал и был искромсан в этой великой бойне, забудут ТУ ВОЙНУ…
Если не будет новых…